21. Обер Дон-Дон Циммерман
– Так, значит, они ушли?
– Так точно, господин Глобстоун.
– Проворонили, а? И это с вашим-то опытом?
– Мы сделали все возможное, шеф. Как только дежурный сообщил нам о звонке, я тут же распорядился взять дом под наблюдение. Через пять минут у подъезда уже находились наши парни, и не спускали глаз с входных дверей. Еще через девять минут на место прибыла группа «Абаддон». Она взяла дом под полный контроль и блокировала все входы и выходы. Улизнуть светляки могли либо до звонка хозяйки, либо в течение тех пяти минут, когда дом ещё не был взят под наблюдение.
– Вы опросили соседей?
– Так точно.
– И каков результат?
– Никто их не видел. Мы обошли все квартиры, опросили каждую собаку в этом районе – но они как сквозь землю провалились.
Шеф гестапо посмотрел на обер-Дон-дона Циммермана водянистыми глазами.
Краунберг был крупным мужчиной с бульдожьим подбородком, крючковатым носом и вьющимися пепельными волосами, уже тронутыми сединой – великолепный образчик чистокровного еврея. Впрочем, в гестапо принимали одних лишь только чистокровных евреев. Для гоев, этих двуногих скотов, вход в сие элитарное подразделении был закрыт.
Он спросил:
– А были ли они там вообще? Или всё это приснились этой, как её там…
– Сусанне.
– Да. Сусанне. Как у неё вообще с головой? Шарики-ролики на месте?
– Так точно, господин Краунберг. Шарики-ролики у неё на месте и крутятся в нужном нам направлении. Она прошла тотальную обработку, всё лишнее у неё вычистили и оставили лишь самое необходимое. Правда, она попыталась надуть налоговую, и не стала составлять договор на съём жилья, но это вполне естественно для любого либерала – если это действительно либерал.
– Вот как! Так, значит, вы одобряете её игры с налоговой? Но если бы она не мухлевала, Ганнибал был бы уже в наших руках.
– Не думаю. Ведь он тоже понимал это. И вряд ли стал бы давать нам в руки такой козырь. Полагаю, в этом случае он попытал бы счастья в другом месте.
– И все-таки этой Сусанной следует заняться.
– Обязательно, – заверил Циммерман. – Мы выпотрошим из неё всё, что она может знать. Но, если хотите знать моё мнение, господин Глобстоун, это ничего нам не даст. Я уже составил своё мнение об этой особе. Так вот, это – стопроцентная либералка. А любой либерал – и вы сами знаете это не хуже меня – никогда не упустит возможности запустить лапу в государственную казну, если, конечно, это настоящий либерал. И было бы крайне подозрительно, если бы Сусанна этого не сделала. Так что этот её маленький мухлёж говорит скорее в её пользу.
– И что же вы намерены делать?
– Работать.
– А конкретней?
– Теперь, когда нам известно, что по крайней мере двое из этой троицы находятся в городе, мы начнём функционировать в турборежиме. Поставим на каждом углу свои глаза и уши. Подымем на ноги всю агентуру. Должны же эти светляки хотя бы изредка высовываться из своей норы – за продуктами, например. Рано или поздно мы засечём их и схватим.
– А если они уйдут из города?
– Исключено. Все вокзалы – и речные, и сухопутные – под нашим неусыпным контролем. Надо быть очень большими ловкачами, чтобы проскользнуть мимо наших заслонов.
– А разве они не ловкачи? – скептическим тоном возразил шеф гестапо, почесывая мясистый нос. – Разве они уже не облапошили вас?
– Может быть так, а может и нет. Они же наверняка смотрят телевизор и могли увидеть вчерашний выпуск «Прожектора демократии». А перед этим к ним заявилась Сусанна. Вот они и сложили два и два, и сделали ноги.
– А, может быть, их кто-то предупредил?
Циммерман пожал плечами:
– Но кто?
– Не знаю… Не знаю, дружище. Но очень хотел бы это узнать… Уж очень эти светляки расторопны. Всё время идут на шаг впереди нас. Такое впечатление, что кто-то сливает им информацию. Возможно, они связаны с труменболтским подпольем? Ведь москали повсюду внедряют своих людей… имеется телефон в её квартире?
– Да.
– Ну, вот видите. Значит, им могли позвонить. Не надо искать сложных путей там, где всё лежит на поверхности.
– Но вы же знаете, господин Краунберг, что все наши сотрудники прошли тотальную обработку. Их программы работают чётко, как часы. Каждые три месяца наших вебштейнов обследуют на детекторах лжи. Если бы кто-то из них оказался светляком – он бы уже давно прогорел.
– А Ганнибал? – прищурился Краунберг. – Он ведь тоже прошёл тотальную обработку? И у цэцэсовцев аппаратура ничуть не хуже нашей. Однако же он сумел натянуть им нос?
Тут возразить было нечего.
– Но допустим, что вы правы, – продолжал свои рассуждения Краунберг. – Допустим, что утекло не от нас. Тогда откуда? Кто предупредил их? Ведь об операции было известно лишь самому ограниченному кругу лиц? Заметьте, проверенных лиц! С прошитыми и перепрошитыми мозгами!
Циммерман заколебался, но потом всё же рискнул выдвинуть предположение:
– А, может быть, это была сама Сусанна?
Краунберг посмотрел на него с сожалением.
– А вы сами-то верите в это? Ведь это что же тогда выходит? Она звонит нам, а перед этим, или сразу же после этого, предупреждает их об этом? Чушь.
Циммерман едва заметно сдвинул плечом. Краунберг окинул его неприятным взглядом.
– Плохо работаете, обер Дон-Дон. Очень плохо. Пора уже включать ваш турбореактивный режим. Вы проверили телефонные звонки на квартире светляков?
– Пока что нет.
– Почему? Это следовало сделать в первую очередь. Если бы вы пробили входящие звонки, нам сейчас не приходилось бы гадать на кофейной гуще, откуда пошла утечка. Мы бы уже держали в руках нить – в том случае, если она была. А если нет – отмели бы эту версию и двигались дальше.
– Виноват, – Циммерман с повинным видом склонил голову. – Учту, господин Глобстоун.
– Да уж, сделайте одолжение, будьте так любезны… – в голосе шефа гестапо прозвучали язвительные нотки. После некоторого молчания он спросил у Циммермана уже более мягким голосом:
– А что там у наших коллег из цеце? Вы пытались их прощупать?
– Как раз сегодня я собирался сделать это. Но, как я полагаю, они, как и мы, бродят в тумане. Иначе они бы уже взяли их.
– И все-таки попытайтесь выяснить, в каком направлении они копают. Сейчас нам важна любая зацепка.
– Слушаюсь, господин Глобстоун.
Получив ЦУ от начальства, Циммерман вернулся к в свой кабинет. Настроение у него было паршивое. На столе зазвонил телефон, и он поднял трубку.
– Господин обер Дон-Дон? – это был один из его сотрудников с оперативным псевдонимом Мегре. Голос у него был взволнованный.
– Да.
– Мы нашли свидетеля. Это почтальон, его зовут Анри. Он носит почту на Флойд стрит 37. Так вот, этот самый Анри утверждает, что видел вчера, как из пятого подъезда вышли две, как он выразился, фифочки. Он не уверен, но ему показалось, что это были трансвеститы.
– И когда это было?
– Анри утверждает, что где-то около двух часов дня.
– Где он сейчас находится?
– Здесь, на почтамте.
– Он далеко от тебя?
– Нет. Я отошел от него, только чтобы позвонить вам. Он всё ещё тут.
– Хватай его за задницу и тащи ко мне.
.
Он положил трубку, подумал немного и набрал номер:
– Софокл?
– Да, господин обер Дон-Дон.
– Зайди ко мне.
Через минуту в его кабинете появился молодой сотрудник в строгом темно-коричневом костюме – тот самый, что составлял протокол на квартире Сусанны.
– Вот что, дружище, – сказал ему Циммерман отеческим тоном, не предлагая сесть. – Надо провернуть одно дельце, и причём сделать это в темпе венского вальса. Давай, бери ноги в руки и дуй на телефонную станцию. Сделай распечатку всех телефонных звонков на обеих квартирах Сусанны. Задача ясна?
– Так точно.
– Действуй.
Софокл испарился. Циммерман снова начал накручивать телефонный диск. На этот раз он звонил в лабораторию криминалистам. На другом конце провода подняли трубку, и женский голос произнес с томной сексуальной поволокой:
– Лаборатория.
– Это Циммерман. Мне нужен Ибн Сина.
– Он вышел, – кокетливо растягивая слова, ответили ему.
– Когда появится, попроси его перезвонить мне, Лола.
– Слушаюсь и повинуюсь, о, мой суровый повелитель.
Это была лаборантка Ибн-Сины – полногрудая, синеокая секс-бомба. Когда-нибудь она рванет так…
Циммерман представил себе её роскошное тело, упакованное в коротенькое облегающее платье с демократически распахнутым декольте, и её алые полные губы, и крепкие ноги, и синие зовущие глаза…
При мысли о ней, он почувствовал несанкционированное шевеление органа пониже живота.
Спокойно, приказал себе Циммерман. Только спокойно, приятель, не надо так нервничать. Ты только перекинулся с этой синеокой бестией двумя ничего не значащими фразами по телефону – и эк тебя проняло.
Он встал из-за стола и сделал несколько энергичных проходок по кабинету.
– Сучка, – процедил он сквозь зубы, пытаясь успокоиться. – Ну и сучка же ты, однако, Лолка! И не робеет даже! Вздумала шутки шутить! И с кем? С ним, с обер Дон-Доном гестапо!
Циммерман подошёл к буфету, нервно открыл его створки, достал пузатую бутылку Плиски, плеснул коньяк в фужер и выпил его. По телу пробежала теплая волна алкоголя, в голове вроде бы чуток прояснилось. Трахнуть бы эту Лолку – и был бы полный ажур, промелькнула в нем сладострастная мысль. Он вытер тыльной стороной ладони лоб и снова уселся за стол.
Ну все, приказал он себе, хмуря брови. Всё. Довольно страдать. Работать надо. Работать. Дела делать, а не отвлекаться на всяких там шлюх…
Он набрал телефонный номер Шлимановского.
– Слушаю, – раздался в трубке холодный, чуть хрипловатый голос.
На губах Циммермана выдавилась приветливая улыбка.
– Салют, старина!
– А, это ты… Привет! – голос у цэцэсовца оживился, стал приятельским. Циммерману даже почудилось, что он видит из своего кабинета ухмылку на его продолговатом лошадином лице.
– Послушай, дружище, я чего тебе звоню… – начал Циммерман. – Ты не слыхал, как там вчера сыграли Ангелы Мрака и с Гогенцоллернами?
– Да нет... Но, вроде бы, кто-то говорил, что шесть два в пользу Ангелов, но я не уверен в этом. А что?
– Да так. Просто хотелось узнать. Ладно, спрошу у кого-нибудь ещё. Ну, бывай.
Циммерман положил трубку. Некоторое время он сидел в задумчивости. Всё, что надо было сказать, было сказано.
Снова затрещал телефон, и обер Дон-Дон поднёс трубку к уху:
– Да.
– Это Ибн Сина. Лолита сказала мне, что вы просили позвонить. Наверное, интересуетесь, что нам удалось наскрести на квартире Сусанны?
– Интересуюсь. И что же вам удалось наскрести на квартире Сусанны?
– Увы, ничего. Эти светляки – если они там вообще были, не оставили после себя никаких следов. Ни одного отпечатка пальца, ни одной улики, которая могла бы указать на их присутствие в квартире.
– Хорошо. Если что-нибудь выявите – сразу же звоните.
Положив трубку, Циммерман достал из кармана пачку Труменболта и закурил.
Впрочем, это была лишь имитация Труменболта, поскольку курить эти вонючие сигареты считалось патриотичным. На самом деле в пачке лежали любимые сигареты Сталина – Герцеговина Флор. Но курить их в открытую – это было все равно, что принародно объявить себя агентом Кремля! Так что приходилось разыгрывать эту дешёвую комедию…
Циммерман выпустил через приплюснутые ноздри угрюмого носа струю ароматного дыма…
Неужели Краунберг прав, и эти светляки связаны с подпольем? Тогда задача усложняется, и взять их будет не так-то просто. Но если, паче чаяния, их всё же удастся накрыть – они смогут вывести их на всю организацию. И тогда он – на коне! Или на ишаке, кто знает... Но такой шанс упускать нельзя… Нельзя позволить обскакать себя этим умникам из цеце. Гестапо должно утереть нос этим зазнайкам. И это должен сделать он, обер Дон-Дон Циммерман.
Он всё ещё продумывал свои дальнейшие шаги, когда в дверь его кабинета постучали. Дверь приоткрылась, и в щель просунулась дыне-образная голова агента Мегре.
– Разрешите?
– А, это ты. Приволок?
– Да.
– Давай, Заводи.
Мегре преступил порог кабинета, обернулся к своему спутнику и сказал ему через плечо.
– Входите.
Агент под псевдонимом Мегре был лопоухим увальнем с лысой головой. Лицо у него было мясистое, губы толстые, глаза не то, чтобы с признаками явного идиотизма, но какие-то тусклые и как бы омертвелые. Был он в отутюженном сером костюме с жилеткой, в вырезе которой белела тонкая рубаха без воротника, застегнутая на все пуговки под самое горло.
Вошедший вслед за ним вебштейн походил на него и фигурой, и лицом. Такой же лысый, такой же несуразный большеголовый губошлёп. Единственное, что отличало этих существ – их одежда. На почтальоне была потертая светло-коричневая куртка и синие джинсы, тоже изрядно потрепанные. Да глаза были, пожалуй, чуток поумней.
Мужчины приблизились к столу.
– Присаживайтесь, – сказал Циммерман почтальону и указал на стул.
Тот сел, сжал крупные кулаки и опустил их на колени. Он понурил голову и ссутулился.
– Мне остаться? – спросил Мегре.
– Да. Составишь протокол.
Мегре кивнул и сел на стул немного поодаль от стола обер Дон-Дона.
– Итак, вас зовут Анри? – приступил к допросу Циммерман.
– Да, – сказал мужчина.
– Вы работаете почтальоном на почтамте Геббельского района?
– Да.
– И как долго?
Анри пошевелил плечами.
– Не знаю… Всегда там работаю.
– Год, два?
– Понятия не имею.
– И в чём заключается ваша работа?
– Обхожу свой участок и разношу почту…
– Вы довольны вашей работой?
– А мне до задницы. Я выполняю свою функцию, а всё остальное меня не колышет.
– Понятно, – сказал Циммерман.
Он постучал пальцами по столу.
– Дом № 37, что стоит на Флойд стрит, обслуживаете вы?
– Да.
– Вы знаете его жильцов?
– Нет.
– Но вы же разносите им почту?
– И что? Я захожу в подъезды, опускаю газеты и прочую хрень в почтовые ящики – а всё остальное мне по барабану.
– А если кому-то надо вручить телеграмму?
– Её я тоже бросаю в ящики.
– Даже ту, на которой стоит пометка «С уведомлением о вручении?»
– Нет, эти я отношу жильцам. Однако такие телеграммы приходят очень редко.
– Вчера вы разносили почту в дом №37 по Флойд стрит?
– Есс.
– Вы заходили во все подъезды?
– Есс.
– И в пятый тоже?
– Естественно.
– Вы видели там кого-нибудь?
– Видел.
– И кого же?
– Двух фифочек. Я уже говорил об этом вашему парню.
– Расскажите, как это было.
– Ну, я увидел этих курочек не в самом подъезде. Я как раз подходил к нему, когда дверь открылась, и они выпорхнули во двор.
– Вы можете описать, как они выглядели?
– Ну, как вам сказать… одна из них такая сухощавая, в таком хипповом зеленом прикиде, с какой-то бледной растительностью по животу и рукавам. И вся размалеванная, как павиан. Левый висок подбрит, и на один глаз ниспадает прядь волос, как у Тараса Бульбы. И в ушах клипсы висят на висюльках. Большие такие, круглые, как блюдца.
– А в руках у неё что-нибудь было?
– Чемодан. Бежевый такой, с коричневыми ободками. Я подумал ещё, что они собрались в поездку. И на плече сумочка висела, вроде как из леопардовой шкуры. Такая, знаете ли, в форме рога. Прикольная такая кошёлка. В неё как раз удобно было бы поллитруху положить.
Или пистолет Макарова, подумал Циммерман…
– А вторая дама? – продолжал он. – Её вы рассмотрели?
– Не очень.
– Что вы можете о ней сказать?
– Ну, по-моему, эта была то ли казашка, то ли монголка, или киргизка. В общем, узкоглазая такая тёлка. Скулы у неё широкие и щечки тугие, как мячики, так что даже ущипнуть за них хочется. И на башке какая-то тряпка цветастая наворочена, как чалма у арабского падишаха. В общем, бабенция что надо. Идёт и задом так и пишет...
– У неё тоже был багаж?
– Был. Темно-красный баул. Он свисал у неё с плеча, как раз на уровне её задницы. Выглядела она с ним прикольно. И ножки, доложу я вам, у неё тоже были в полном порядке.
– Вы заметили, в какую сторону они пошли?
– Нет, они проплыли мимо меня, как две каравеллы среди знойного дня, и я сразу же вошел в подъезд. Если бы не их убойный вид – я вообще бы не обратил на них внимания.
Циммерман вынул из ящика стола с десяток мужских фотографий и разложил их перед почтальоном.
– Посмотрите-ка внимательно на эти снимки, Анри, – сказал он. – И представьте себе, что эти две курочки были мужчинами, переодетыми в женские платья.
– Трансвеститы, что ли?
– Ну, типа того. Так вот, вообразите себе их без макияжа и женских аксессуаров, а потом сопоставьте с этими фотографиями. Нет ли среди этих лиц, похожих на тех двоих дам?
Анри долго всматривался в фотографии. Потом ткнул пальцем в одну из них.
– Вот этот чувак, как мне кажется, смахивает на ту телку с красным баулом.
Это был Касым Калиев, обозначенный в картотеке Циммермана как светляк под номером С1284. Чтобы не путаться в цифрах, Циммерман пометил его для себя именем Чукча.
– Вы уверены в этом?
– Ну, не совсем. Однако что-то общее у них есть. Те же глаза, щёки, линия губ… Да, пожалуй, это он и будет.
– А второй? Посмотрите внимательней.
Анри снова принялся рассматривать фотографии. Он то и дело откладывал просмотренные снимки, а затем вновь возвращался к ним. Циммерман его не торопил.
Наконец почтальон произнёс:
– Я могу и ошибаться, господин начальник… Ведь на их рожах было наложено столько макияжа… Сами понимаете…
– И все же?
– Ну, возможно, вот этот тип, – и почтальон указал на фотографию капитана Брянцева, проходящего в деле как вебштейн Ганнибал.
– Благодарю вас, – сказал Циммерман, уже не сомневаясь больше, что рыбка сидела у них на крючке и сорвалась. – Вы очень помогли нам. Сейчас наш сотрудник, – он кивнул на Мегре, – составит протокол, вы подпишите его, и можете быть свободны.
Оставшись в кабинете наедине с очень умным, проницательным и отважным парнем – то есть, с самим собой, Циммерман взглянул на часы. Время до предстоящей встречи у него ещё оставалось, хотя не так уж и много.
Он снова начал прокручивать свои мысли, обдумывая, что он может отдать цэцэсовцу в обмен на его информацию, если та у него будет. А то, что скормить ему что-то придётся, он понимал. Иначе в их деле каши не сваришь.
Без двух минут три он вышел из кабинета и запер дверь на ключ. Потом спустился со второго этажа в вестибюль по широкой мраморной лестнице, прошёл мимо охраны у двери и, выйдя на свежий воздух, пошёл по Байден-Байден стрит.
Байден-Байден стрит – это самый респектабельный проспект в их городе. На нём находятся магазины готового платья, бытовой техники, различные кафе, стриптиз-клуб, гей-клуб, лесби-клуб, католическая церковь Звезда Вельзевула, сообщество героев-педофилов, офис братства Демократическая Секира и множество иных заведений того же толка.
Гестапо занимало этой улице старинное здание, построенное ещё во времена ветхого мира то ли каким-то русским банкиром, то ли купцом, и это было самое шикарное строение на всей Байден-Байден-стрит.
Циммерман неторопливой поступью двигался по проспекту, с наслаждением вдыхая свежий воздух свободы и демократии. На углу, за офисом анально-радикальной партии Пляшка;, стоял сооруженный партийными активистами город греха. Он состоял из ряда пластмассовых sex-кабинок, в которых любой толерантный гражданин Труменболта мог удовлетворить свои половые потребности с кем угодно и как угодно – как с представителем своего пола, так и противоположного.
Всего было установлено пока что только шесть кабинок, и они не справлялись с наплывом сексуально озабоченных граждан, ибо в настоящий момент все места были заполнены, и возле запертых дверей с нетерпением топтались одна тощая нервная особа и два чувака.
Пройдя мимо собачьих будок (так окрестили эти кабинки разные отсталые элементы) Циммерман зашёл в магазин бытовых товаров, прошествовал через весь зал и вышел на улицу в другие двери. Слежки за собой он не заметил. Тем не менее возле магазина сексуальных игрушек «В гостях доктора Фрейда» он проверился ещё раз. Затем обогнул sex-shop, свернул на улицу Генриха Мюллера, дошёл до площади Свободы, миновал стелу независимости в форме гигантского мужского фаллоса, водруженную перед резиденцией президента Грингольца и, у магазина Оптика, свернул на улочку Бенито Муссолини.
Циммерман прошёл три коротких квартала по улице знаменитого итальянского демократа и присел на лавочку в небольшом скверике. Отсюда отлично просматривались оба конца улицы и, если бы кто-то увязался за ним, это не могло бы укрыться от его глаз.
Минут десять Циммерман просидел на скамье, внимательно наблюдая за всеми, кто попадал в поле его зрения. Потом поднялся со скамьи и двинулся дальше. Он оставил позади себя велосипедный магазин «Жёлтая майка», кафе «Звёздный поцелуй» и углубился во двор серого пятиэтажного здания…
Обычный Труменболтский двор… Таких в городе – сотни.
Циммерман вошел в один из его подъездов, поднялся по непрезентабельной лестнице на четвертый этаж, остановился у двери номер 52, открыл её своим ключом и закрыл за собой дверь.
В четыре часа пятнадцать минут перед этой дверью остановился долговязый мужчина в светло-коричневом твидовом пиджаке. У него были зачесанные назад редкие белесые волосы, сквозь которые просвечивала плешь. Это был Яков Янович Шлимановский, временно исполняющий обязанности убиенного обер Дон-Дона Каленского.
Шлимановский позвонил в квартиру и Циммерман, ожидавший его прихода, отворил дверь.
Теперь гестаповец был в домашнем стеганном халате и в комнатных тапочках. Шлимановский переступил порог конспиративной квартиры, захлопнул за собой дверь и накинул на неё цепочку. Он обернулся и посмотрел на Циммермана тяжелым недоверчивым взглядом. Гестаповец расплылся в улыбке, протянул ему руку и сказал с приятельской укоризной:
– Однако же ты запаздываешь, старина. На целых четверть часа!
– А ты как думал? – хмуро ответил Шлимановский. – Звякнул мне – и я тут же явился, как джин из бутылки? Пришлось круги нарезать, проверяться по тысячу раз. Если в конторе пронюхают, что мы встречаемся…
– Но ты, надеюсь, был острожен?
– Не будь идиотом. Если Бронштейн распорядился взять меня под колпак – тут уже никакая осторожность не мне поможет.
– А с чего бы это ему брать тебя под колпак?
Шлимановский пожал плечами. Это его телодвижение могло означать что угодно.
Они прошли в комнату, обставленную довольно скромно. В ней уже был сервирован столик: коньяк, икорка, балычок, порезанный тонкими дольками лимон…
Циммерман сделал приглашающий жест:
– Прошу!
– Погоди чуток, схожу, руки помою, – проворчал Шлимановский.
– Сходи, сходи, – улыбнулся Циммерман. – Гигиену следует соблюдать.
Шлимановский удалился в ванную мыть руки. Циммерман уселся за столик и стал ожидать его возвращения. За то время, что его гость отсутствовал, можно было помыть не только руки, но и лицо, и шею. Да, пожалуй, и зубы почистить. Наконец Шлимановский появился и уселся за стол.
– Порядок? – спросил его Циммерман с явным подтекстом. – Всё чисто?
– Да, – сказал Яков Янович.
– Ну, тогда давай накатим по маленькой.
Гестаповец разлил в фужеры армянский коньяк Наири, мужчины выпили, зажевали лимоном.
– Так с чего бы это Бронштейну брать тебя под колпак? – вернулся к прежней теме Циммерман, прищуривая левый глаз.
– А с того, что загасили Каленского!
– А ты-то тут с какого боку-припёку? Неужели он считает, что это убийство можно повесить на тебя?
– Никто не знает, что он считает. Даже сам Господь Бог. Но обстановка накалена до предела, и шеф дует уже на холодную воду. А я никак не могу найти этих мерзавцев. И чем больше я размышляю над всем этим, тем больше прихожу к выводу, что лучшей кандидатуры на роль козла отпущения, чем я, ему не найти. Мол, расчистил себе место, а теперь делает всё, чтобы упрятать концы в воду. Понимаешь? Так что он вполне мог приставить ко мне наружку. А тут звонишь ты и просишь о встрече.
– Ты мог бы и отказаться.
– Мог бы, – согласился Шлимановский. – Но я рискнул. А вдруг, подумал я, у тебя есть что-то вкусненькое, и ты захочешь поделиться им со мной. А я, сам знаешь, в долгу не останусь. Мне во что бы то ни стало надо добраться до этих говнюков.
– Вот для того-то я тебя и позвал. Хотя, признаюсь сразу, в карманах у меня не густо. Тем не менее, я считаю, что в данных обстоятельствах нам следует объединить усилия – ведь одно дело делаем. А кому из нас конфетку дадут – это не суть важно.
– На тебя шеф тоже наседает?
– Ещё как! Просто житья от него нет!
– И ты хочешь выудить из меня информацию?
– А как бы ты поступил на моём месте?
– Но у меня её нет! Одни только версии, предположения. А на них ничего путного не построишь. Мне даже неизвестно, в городе они, или нет.
– Зато мне известно, – проронил Циммерман будничным тоном.
– И где же они? – оживился Шлимановский.
– Погоди. Давай не будем так нервничать и выпьем ещё по маленькой.
Они выпили, Циммерман сделал себе бутерброд с балычком и принялся его жевать.
– Так вот, старина, – сказал он, доев бутерброд и утерев губы бумажной салфеткой. – Я выложу тебе всё, что знаю – как на духу. По нашей старой дружбе. Так что раскрой свои уши пошире и слушай, что тебе поведает старый еврей Циммерман. Вчера нам поступил сигнал от одной женщины. Она смотрела телевизор и увидела фотографии наших подопечных. Двоих из них она опознала и тут же позвонила нам.
– И кого же она опознала?
– Ганнибала и второго, узкоглазого, который значится под номером С1284.
– И где она их засекла?
– У себя дома.
– Не понял?
– Ну, я имею в виду не в том доме, где она проживает, а на квартире, которую она сдает в аренду. Видишь ли, Ганнибал оказался её жильцом, а Чукча – так я называю второго светляка – якобы, заглянул к нему в гости на огонёк как раз в то время, когда она пришла проверить, что у неё там и как.
Шлимановский сосредоточенно замигал, осмысливая новость…
– А почему мы не вышли на него? Я же делал запрос в налоговую.
– Этот Ганнибал оказался слишком хитёр. Он не стал составлять с ней договор и расплатился налом.
– Скотина! – прорычал Шлимановский.
– Да, соображает чувачок, хотя ему и перепрошили мозги.
– Вы взяли их?
– Нет. Когда мы явились, они уже упорхнули.
– Значит, их кто-то предупредил?
– Не знаю. Возможно, и так. А возможно и нет. Быть может, они просто решили сменить место дислокации.
– С какой стати?
– Ну, тут мы вступаем в область догадок. Дарю тебе, в качестве бонуса, одну из них. Хозяйка – весьма пронырливая особа. И она постоянно пялится в телеящик. А по нему в тот день как-раз упоминалось о об этих светляках в «Прожекторе Демократии» ... Вот они и решили, на всякий случай, слинять.
– А кто эта хозяйка?
Циммерман с улыбкой добродушного дедушки Мороза развёл руки:
– Послушай, старина, я уже и так вывернул перед тобой все карманы. Пора бы и тебе дать мне хоть что-нибудь взамен. А то у нас игра как-то в одни ворота получается.
– Да я бы с дорогой душой, – ответил цэцэсовцев, прижимая ладонь к груди. – Но только ничего, кроме пустых фантазий, у меня для тебя нету.
– Ничего. Давай твои пустые фантазии.
– Но только учти, что это – ещё вилами по воде писано. Совершенно бредовая идея. И, причём, не моя даже.
– А чья?
– Бронштейна.
Он потянулся к икре и намазал её тонким слоем на ломтик булки, выгадывая время на размышления о том, до какой степени можно открыться гестаповцу. Потом откусил кусочек, прожевал его и сказал.
– Бронштейн полагает, что во всём этом деле может быть замешен профессор Мендель.
– Ба! И каким же это боком?
– Перед тем, как Каленского загасили, к нему приходил телеведущий Марек Быдл с телегой на Менделя. Он доносил ему, что доктор проповедует слово божие, отрицает учение о позитивной деградации и хранит у себя какую-то запрещённую книгу. Одним словом, Марек предположил, что этот Мендель – законспирированный христианин и коммунист, связанный с подпольем. Каленский доложил об этом Бронштейну за несколько дней до того, как его убили. Когда я узнал об этом от шефа, у меня просто руки зачесались надрать задницу этому Менделю, да только Бронштейн не велел. Он приказал мне присматривать за ним, выявлять его контакты и всякое такое.
– И что ты выявил?
– А ничего. Живёт бобылем, кроме медицины ему всё до круглой фиолетовой задницы. Общается только со своими пациентами.
– А Быдла ты прокачал?
– Естественно.
– И?
– Дупель пусто.
– Но как же этот Мендель мог всё это провернуть? И, главное, зачем?
– Я же говорил тебе, что это – бредовая идея моего шефа. Но ничего другого у меня для тебя нет.
– И всё же? Каковы твои соображения на этот счёт?
– А я знаю, Яша? Я знаю? Этот Мендель специалист по промыванию мозгов. Он долгие годы тусуется среди всяких психов. Не удивительно, если он и сам поехал крышей вместе со своими шизиками. Ведь все эти психиатры, в той или иной мере, сдвинуты по фазе, точно так же, как и их пациенты – разве нет? И что там варится в черепке у этого Менделя – одному лишь дьяволу известно. Но Ганнибала обрабатывал он. И этих двух светляков, тоже. И это – твердо установленный факт. А коли так – то, что мешало доктору запрограммировать того же Ганнибала на ликвидацию Каленского, а потом послать ему какое-нибудь там пи-пи – и всё: приговор подпольного комитета Республики Людей приведён в исполнение. Как тебе такой карамболь?
– И они же и помогли им уйти?
– Возможно. Всё возможно. Но всё это – только догадки, предположения, ничем не подтверждённые. Нам не хватает фактуры. А Мендель – птица очень высокого полета, к нему на кривой козе не подъедешь.
– Да, не густо пока что…
Шлимановский развёл руки:
– Чем богаты – тем и рады… Так ты назовешь мне хозяйку, приютившую светляков?
Губы Циммермана растянулись в дружелюбной улыбке:
– А почему нет? Всегда готов помочь старому боевому товарищу. Это некая Сусанна. Проживает по улице Петлюра 28, квартира 32. А светляки обретались у неё по адресу Флойд стрит 37, квартира 94.
Он так и не сказал ему о показаниях почтальона Анри. Его рука нависла над бутылкой Наири:
– Ещё по граммульке?
Продолжение 22. В республике людей http://proza.ru/2024/04/28/580